Григорий Поженян

Ты хочешь, чтобы я был, как ель, зеленый,
Всегда зеленый - и зимой, и осенью.
Ты хочешь, чтобы я был гибкий как ива,
Чтобы я мог не разгибаясь гнуться.
Но я другое дерево.

Если рубанком содрать со ствола кожу,
Распилить его, высушить, а потом покрасить,
То может подняться мачта океанского корабля,
Могут родиться красная скрипка, копье, рыжая или белая палуба.
А я не хочу чтобы с меня сдирали кожу.
Я не хочу чтобы меня красили, сушили, белили.
Нет, я этого не хочу.
Не потому что я лучше других деревьев.
Нет, я этого не говорю.
Просто, я другое дерево.

Говорят, если деревья долго лежат в земле,
То они превращаются в уголь, в каменный уголь,
Они долго горят не сгорая, и это дает тепло.
А я хочу тянуться в небо.
Не потому что я лучше других деревьев, нет.
А просто, я другое дерево.
Я такое дерево.

Очень мало мне нужно для счастья.
Мне хотелось бы,
Чтобы светлые рощи
Этих поздних берёз осенних,
Чтобы мама жила подольше.
Мне хотелось бы,
Чтобы рядом
Шла со мною моя любимая,
А морщины её ложились
На моё лицо, как дороги.
Мне хотелось бы,
Чтобы сын мой
Из-под дедовских век нависших
На костры смотрел и на солнце
Не мигающими глазами.
Мне хотелось бы,
Чтоб руки друга
Не тянулись бы вверх от страха,
Не тянулись бы вниз от лести,
А хрустели бы от пожатья.
А ещё мне для счастья нужно
Чтоб сороку олень не предал,
Чтоб моря никогда не мелели,
Чтоб земля никогда не остыла.
А здоровье — оно не вечно,
А удачи — они попозже.

Вот так улетают птицы
на дальние отмели юга.
Лишь только почувствуют холод.
Лишь только приснится им вьюга,
лишь только белой берёсты
неловко коснётся осень -
они покидают гнёзда,
они улетают в просинь.
Они протрубят тревогу,
и небо с землёй простится.
Они изберут дорогу,
известную только птицам.
Так было. Так есть. Так будет.
Так было. Так есть. Так будет.
Вот так улетают птицы...
Вот так расстаются люди.

Следы — это был человек и нету,
Следы — это только то, что осталось,
Следы, неразмытые морем,
Вдоль моря — следы,
Словно петли вдоль окон до желтой березы
И вновь вокруг дома
Вдоль окон до желтой березы -
К крыльцу моему.

Этим утром я принял решение,
Принял решение.

Следы
От сапог, от ботинок, от туфель,
Босые следы,
Уходящие в лес или в дюны по морозной примятой траве,
По первому снегу
Следы — это был человек и нету.
Следы — это только то, что осталось,
Но все остается с тобою навеки,
Но все с тобою навеки уходит,
А тебе уже ничего не страшно.

Если утром, а не днем или ночью...
Если утром, а не днем или ночью
Один на один с собою,
Один на один с собою
Ты принял решение.
Принял решение.

Этим утром я принял решение...

Сосны весной затекают смолкой.
Смолы, как реки,
текут по сосновым стволам на землю.
Ветры катят смолу
по земле к морю.
Море нянчит смолу,
превращая её в янтарь.

А когда уходит море,
когда оно отступает,
когда у моря бывают отливы
и оно изменяет соснам,
море считает, что можно за всё
расплатиться своим янтарём.
Но соснам янтарь не нужен.
Янтарь – это просто бывшие смолки.
Обыкновенные смолы.
Они у сосен в крови.

Сосны бежали к морю.
Они бежали к нему
от других деревьев
по тропам,
по тропинкам,
по скалам.
Соснам янтарь не нужен.
Соснам нужно только море.
А море от сосен ушло.

Попрощаюсь и в седло с порога!
В детстве я любил скакать в Марокко,
Чтобы огорчёнными руками
Всех отрыть, засыпанных песками.
И жалел печальных бедуинов
Ничего не знавших про дельфинов.
А дельфины — это те же дети:
Плачут, если их заманут в сети.
Не кричат, не рвут капрон, а плачут —
Словно эти слёзы что-то значат.
А ещё я думал об оленях,
У отца усевшись на коленях, —
Как они бредут, забыв про отдых,
Мыть рога от крови в тёплых водах.
Как сорока любит олениху,
Как сорока бьёт ворону лихо,
Если та над оленёнком кружит!
Пусть охотники с оленем дружат,
Так просил я.
Пусть его не тронут.
И добавил:
Пусть слоны не тонут.